wowpro
Unlimited
- Сообщения
- 14.438
- Лайки
- 9.504
Врачебная тайна: стоит ли родителям знать о подростках все
Мы привыкли считать, что вся информация о наших болезнях, назначениях и вообще визитах к врачу не подлежит разглашению. До недавнего времени подростки также имели право на конфиденциальность. Однако новый закон существенно меняет положение дел. К лучшему ли? Попробуем разобраться вместе с психиатром Марией Лейбович.
Среди множества событий этого лета почти незамеченным прошло одно, немаловажное и способное оказать влияние на судьбы многих людей. С 11 августа 2020 года всю информацию об оказанной несовершеннолетнему медицинской помощи могут получить его законные представители. И не просто могут — больницы и клиники обязаны уведомлять их и предоставлять все сведения.
Законные представители — это родители, попечители и усыновители. Те самые взрослые, которые имеют право подписи документов за ребенка или подростка до 18 лет (например, заключая договор в частной клинике).
Подобная практика есть во многих странах, и тут мы не уникальны. В ряде государств несовершеннолетний лишь при соблюдении некоторых условий может получить медицинскую помощь без информирования родителей. Именно потому, что он несовершеннолетний. Суда по наличию разных вариантов законов на этот счет, даже в «цивилизованном мире» нет единого мнения, как лучше, да и, собственно, непонятно — для кого лучше.
В ЧЕМ НЮАНСЫ?
Чтобы представить плюсы и минусы, рассмотрим реальные истории из жизни и попробуем «примерить» новый закон.
1. «В 15 лет после конфликта с отцом у меня была первая паническая атака — тогда подумал, что это сердечный приступ и я умираю. Потом они стали повторяться все чаще и чаще. Я постоянно волновался и к 16 годам практически не мог отвечать у доски в школе: в глазах темнело, сердце билось, мысли улетали, даже если я отлично знал тему. В итоге оценки скатились вниз, я стал прогуливать. А при возвращении домой, когда я выходил из лифта, у меня начиналась очередная паническая атака. Казалось, что в мире просто нет безопасного места для меня», — пишет Георгий, 18 лет.
Дойдя до отчаяния, он обратился к врачу. Подписывая информированное согласие, Георгий специально оговорил, что сведения о его болезни не должен получить его отец. И поскольку все происходило до принятия нового постановления, лечащий врач выдержал атаки родителя и ничего ему не сообщил.
Мальчик лежал в стационаре, где в ходе психотерапии выяснилось, что психологическое и физическое насилие со стороны отца и способствовало его болезни. После окончания лечения подросток уехал жить к родственникам, чтобы вдали от агрессора начать нормальную жизнь. Вопрос: нужно ли было выдавать информацию такому «родителю»?
2. «Мне было 16, и я влюбилась как сумасшедшая, — делится 20-летняя Ирина. — Первая любовь, романтика и бабочки в животе. Все случилось довольно неловко, у нас обоих это было впервые и о предохранении не заботились.
Когда началась задержка, я испугалась и сказала своему парню. И тут он заявил, что это не от него, мы поссорились, он перестал отвечать на сообщения и звонки. Я пошла к гинекологу, и оказалось, что беременна. Мои родители очень религиозные люди и, если бы узнали, или выгнали бы меня из дома, или заставили бы рожать, но я не была готова к такому».
Далеко не все взрослые готовы понять и поддержать дочь в такой ситуации, дать ей решать самой. Очевидно, что реакции могут быть разные — от поддержки и принятия внука до рукоприкладства и угроз в адрес девушки, «опозорившей семью»». Действительно ли информирование родителей гарантированно пойдет на пользу жизни и здоровью подростка? Похоже, многое упирается в то, здоровые ли отношения в семье, каковы убеждения родителей, их ценности, степень просвещенности в некоторых вопросах и так далее. Но есть и другие нюансы.
Что бы ни стояло за этим решением, оно привело к тому, что Сергей не сообщил о раке отцу и матери
3. В 17 лет у Сергея обнаружили злокачественную опухоль. Он поделился этим только с лучшим другом — отношения с родителями были не плохими, но и не близкими, и юноша хотел доказать свою самостоятельность.
Что бы ни стояло за этим решением, оно привело к тому, что Сергей не сообщил о раке отцу и матери. То есть скрыл серьезную проблему от тех, кто мог бы возить его по больницам, договариваться с врачами, при необходимости платить за лечение или лекарства, в общем, использовать все шансы на то, чтобы подросток справился с болезнью. Стоило бы им знать об этом вопреки его желанию? Скорее всего, любые родители ответили бы утвердительно и приложили все силы, чтобы помочь сыну.
4. «Это было еще в 90-е, в 15 лет я простудился и долго кашлял, — рассказывает Дмитрий, 40 лет. — В итоге решил пойти в поликлинику, чтобы мне дали справку для школы. Врач мельком посмотрела, что-то презрительно сказала о моем внешнем виде (ну да, я ходил в майке с «Алисой» и носил перстень с черепом) и назначила пенициллин.
Я даже честно купил его и собирался принимать, кашель достал. Но дома мама увидела упаковку и остановила меня. В общем, оказалось, у меня сильная аллергия на этот антибиотик, а врач не посмотрела, в карте было записано. А я и не знал. Мог бы умереть от отека Квинке, наверное». А если бы родители не увидели?
ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТА
Похоже, что на одной чаше весов — родительский контроль, а на другой — святость врачебной тайны. Подростковый возраст имеет свои особенности, которые влияют на принятие решений. К примеру, категоричность, перепады настроения, чувство сопротивления, нередко склонность видеть ситуации в наиболее мрачном свете. Человеку еще не хватает жизненного опыта и способности смотреть на жизнь в иной перспективе. И, как в последней истории, может просто не быть знаний о своих или наследственных особенностях.
Именно поэтому серьезные решения за несовершеннолетних принимают взрослые. Считается, что они исходят из его интересов. Но мир не идеален, и сами родители нередко становятся источником угрозы для ребенка. Ну или у них не хватает сил, желания или знаний на то, чтобы принять мудрое решение, влияющее на его судьбу, здоровье, благополучие.
Но даже в идеальном варианте, когда мать и отец — прекрасные родители, их собственные представления о наилучшем пути и представления сына или дочери могут сильно различаться.
«С НОВЫМ ЗАКОНОМ, МНЕ КАЖЕТСЯ, РЕБЕНОК КАК РАЗ И ОСТАЕТСЯ В ОДИНОЧЕСТВЕ»
Мария Лейбович, психиатр, психотерапевт
Это сложный и этический, и практический вопрос. С одной стороны, любой родитель любого подростка хочет знать о сложностях, проблемах со здоровьем, о рисках и опасных ситуациях. Это желание вполне справедливо, и новый закон встает на сторону родителей.
Но… Это «но» относится как раз к тем подросткам, которые чаще всего и прибегали к защите прежнего закона, и он оберегал тайну их обращения к врачу. В каких случаях происходило подобное? Когда дети были не уверены, что родители поймут, встанут на их сторону, поддержат их решение. И чаще всего просьба к врачу о сохранении тайны относилась к венерическим заболеваниям, беременности, психическим расстройствам — то есть критическим ситуациям.
Мы понимаем, что сложности возникают именно у тех подростков, у которых нет контакта с родителями, — к сожалению, это бывает достаточно часто. Мне как специалисту, который работает в сфере психического здоровья, известно, насколько часто родители не хотят принимать факты о заболеваниях их детей.
Многие готовы до последнего объяснять все плохим характером, ленью, переходным возрастом. Таким образом они препятствуют тому, чтобы подростки получали необходимую квалифицированную помощь. И все-таки получить ее очень многим нуждающимся помогла именно конфиденциальность.
Когда конфликты с родителями становятся одной из основных причин нестабильного состояния подростка, возможность прийти и поговорить со взрослым человеком, который на их стороне, — психиатром, психотерапевтом — может помочь наладить отношения в семье.
С другой стороны, в случае риска суицидального поведения я и мои коллеги всегда делали выбор в пользу того, чтобы информировать родителей о его наличии, о чем сразу предупреждали пациентов-подростков. Как правило, это не становилось препятствием для продолжения их общения со специалистом.
По современному законодательству врач обязан сообщить пациенту и его родственникам, какой диагноз установлен и какими препаратами его лечат — в отличие от практики советского времени. Но здесь есть оговорка — кроме тех случаев, когда оглашение диагноза повлечет за собой ухудшение состояния пациента. И в психиатрии эта ситуация довольно частая.
Раньше было больше шансов, что в трудной ситуации подросток обратится к компетентному взрослому
Хорошо, когда ребенок находится в стационаре — врач видит его каждый день, общается с родными и может по ситуации оценить, насколько сообщение о диагнозе или о методах лечения способно повлечь за собой ухудшение состояния пациента.
Но если мы говорим о новом законе применительно к амбулаторной практике, то получается, что специалист видит пациента один раз и у него нет возможности оценить, насколько безопасным для ребенка будет информирование родителей, как это повлияет на его состояние и на процесс лечения, не навредит ли их вмешательство и как это отразится на отношениях в семье. И в этом плане всегда есть риски.
Принятие этого закона вызывает как профессиональное, так и человеческое беспокойство о подростках, которые раньше были защищены законом и могли обратиться за помощью. Ко мне их часто направляли психологи для диагностики психического расстройства. И подростки были защищены — визит к врачу ничем им не грозил.
Когда это становится невозможным без привлечения родителей, многие из них, я опасаюсь, просто не пойдут. Я говорю о своей сфере, но полагаю, что мое мнение разделят и гинекологи, к которым обращаются несовершеннолетние с подозрением на беременность или венерические заболевания.
А если подростки не будут обращаться к специалистам, это может привести к росту невыявленных заболеваний — венерических и психических, к немедицинским абортам, развитию затяжного течения заболеваний. Это та сторона вопроса, которая вызывает настороженность.
Люди, поддерживающие принятие этого закона, говорят о том, что подросток не может самостоятельно принимать решения. Это так, на этот процесс влияют особенности возраста — протестное поведение, стремление к независимости и так далее. Но здесь важный момент — раньше подросток не оставался один на один с принятием трудного решения. У него есть специалист, для которого в приоритете — здоровье пациента. С новым законом, мне кажется, ребенок как раз и остается в одиночестве — ему необходимо принять решение, обратиться ли к доктору в принципе.
Боясь, что родители узнают, например, о его венерическом заболевании, он с высокой вероятностью не пойдет к врачу. Получается, раньше было больше шансов, что в трудной ситуации подросток обратится к компетентному взрослому, который — да, без участия родителей — окажет квалифицированную медицинскую помощь.
Об эксперте
Мария Лейбович — психиатр, психотерапевт, более 20 лет работает с депрессиями, тревожными и другими расстройствами.
Мы привыкли считать, что вся информация о наших болезнях, назначениях и вообще визитах к врачу не подлежит разглашению. До недавнего времени подростки также имели право на конфиденциальность. Однако новый закон существенно меняет положение дел. К лучшему ли? Попробуем разобраться вместе с психиатром Марией Лейбович.
Среди множества событий этого лета почти незамеченным прошло одно, немаловажное и способное оказать влияние на судьбы многих людей. С 11 августа 2020 года всю информацию об оказанной несовершеннолетнему медицинской помощи могут получить его законные представители. И не просто могут — больницы и клиники обязаны уведомлять их и предоставлять все сведения.
Законные представители — это родители, попечители и усыновители. Те самые взрослые, которые имеют право подписи документов за ребенка или подростка до 18 лет (например, заключая договор в частной клинике).
Подобная практика есть во многих странах, и тут мы не уникальны. В ряде государств несовершеннолетний лишь при соблюдении некоторых условий может получить медицинскую помощь без информирования родителей. Именно потому, что он несовершеннолетний. Суда по наличию разных вариантов законов на этот счет, даже в «цивилизованном мире» нет единого мнения, как лучше, да и, собственно, непонятно — для кого лучше.
В ЧЕМ НЮАНСЫ?
Чтобы представить плюсы и минусы, рассмотрим реальные истории из жизни и попробуем «примерить» новый закон.
1. «В 15 лет после конфликта с отцом у меня была первая паническая атака — тогда подумал, что это сердечный приступ и я умираю. Потом они стали повторяться все чаще и чаще. Я постоянно волновался и к 16 годам практически не мог отвечать у доски в школе: в глазах темнело, сердце билось, мысли улетали, даже если я отлично знал тему. В итоге оценки скатились вниз, я стал прогуливать. А при возвращении домой, когда я выходил из лифта, у меня начиналась очередная паническая атака. Казалось, что в мире просто нет безопасного места для меня», — пишет Георгий, 18 лет.
Дойдя до отчаяния, он обратился к врачу. Подписывая информированное согласие, Георгий специально оговорил, что сведения о его болезни не должен получить его отец. И поскольку все происходило до принятия нового постановления, лечащий врач выдержал атаки родителя и ничего ему не сообщил.
Мальчик лежал в стационаре, где в ходе психотерапии выяснилось, что психологическое и физическое насилие со стороны отца и способствовало его болезни. После окончания лечения подросток уехал жить к родственникам, чтобы вдали от агрессора начать нормальную жизнь. Вопрос: нужно ли было выдавать информацию такому «родителю»?
2. «Мне было 16, и я влюбилась как сумасшедшая, — делится 20-летняя Ирина. — Первая любовь, романтика и бабочки в животе. Все случилось довольно неловко, у нас обоих это было впервые и о предохранении не заботились.
Когда началась задержка, я испугалась и сказала своему парню. И тут он заявил, что это не от него, мы поссорились, он перестал отвечать на сообщения и звонки. Я пошла к гинекологу, и оказалось, что беременна. Мои родители очень религиозные люди и, если бы узнали, или выгнали бы меня из дома, или заставили бы рожать, но я не была готова к такому».
Далеко не все взрослые готовы понять и поддержать дочь в такой ситуации, дать ей решать самой. Очевидно, что реакции могут быть разные — от поддержки и принятия внука до рукоприкладства и угроз в адрес девушки, «опозорившей семью»». Действительно ли информирование родителей гарантированно пойдет на пользу жизни и здоровью подростка? Похоже, многое упирается в то, здоровые ли отношения в семье, каковы убеждения родителей, их ценности, степень просвещенности в некоторых вопросах и так далее. Но есть и другие нюансы.
Что бы ни стояло за этим решением, оно привело к тому, что Сергей не сообщил о раке отцу и матери
3. В 17 лет у Сергея обнаружили злокачественную опухоль. Он поделился этим только с лучшим другом — отношения с родителями были не плохими, но и не близкими, и юноша хотел доказать свою самостоятельность.
Что бы ни стояло за этим решением, оно привело к тому, что Сергей не сообщил о раке отцу и матери. То есть скрыл серьезную проблему от тех, кто мог бы возить его по больницам, договариваться с врачами, при необходимости платить за лечение или лекарства, в общем, использовать все шансы на то, чтобы подросток справился с болезнью. Стоило бы им знать об этом вопреки его желанию? Скорее всего, любые родители ответили бы утвердительно и приложили все силы, чтобы помочь сыну.
4. «Это было еще в 90-е, в 15 лет я простудился и долго кашлял, — рассказывает Дмитрий, 40 лет. — В итоге решил пойти в поликлинику, чтобы мне дали справку для школы. Врач мельком посмотрела, что-то презрительно сказала о моем внешнем виде (ну да, я ходил в майке с «Алисой» и носил перстень с черепом) и назначила пенициллин.
Я даже честно купил его и собирался принимать, кашель достал. Но дома мама увидела упаковку и остановила меня. В общем, оказалось, у меня сильная аллергия на этот антибиотик, а врач не посмотрела, в карте было записано. А я и не знал. Мог бы умереть от отека Квинке, наверное». А если бы родители не увидели?
ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТА
Похоже, что на одной чаше весов — родительский контроль, а на другой — святость врачебной тайны. Подростковый возраст имеет свои особенности, которые влияют на принятие решений. К примеру, категоричность, перепады настроения, чувство сопротивления, нередко склонность видеть ситуации в наиболее мрачном свете. Человеку еще не хватает жизненного опыта и способности смотреть на жизнь в иной перспективе. И, как в последней истории, может просто не быть знаний о своих или наследственных особенностях.
Именно поэтому серьезные решения за несовершеннолетних принимают взрослые. Считается, что они исходят из его интересов. Но мир не идеален, и сами родители нередко становятся источником угрозы для ребенка. Ну или у них не хватает сил, желания или знаний на то, чтобы принять мудрое решение, влияющее на его судьбу, здоровье, благополучие.
Но даже в идеальном варианте, когда мать и отец — прекрасные родители, их собственные представления о наилучшем пути и представления сына или дочери могут сильно различаться.
«С НОВЫМ ЗАКОНОМ, МНЕ КАЖЕТСЯ, РЕБЕНОК КАК РАЗ И ОСТАЕТСЯ В ОДИНОЧЕСТВЕ»
Мария Лейбович, психиатр, психотерапевт
Это сложный и этический, и практический вопрос. С одной стороны, любой родитель любого подростка хочет знать о сложностях, проблемах со здоровьем, о рисках и опасных ситуациях. Это желание вполне справедливо, и новый закон встает на сторону родителей.
Но… Это «но» относится как раз к тем подросткам, которые чаще всего и прибегали к защите прежнего закона, и он оберегал тайну их обращения к врачу. В каких случаях происходило подобное? Когда дети были не уверены, что родители поймут, встанут на их сторону, поддержат их решение. И чаще всего просьба к врачу о сохранении тайны относилась к венерическим заболеваниям, беременности, психическим расстройствам — то есть критическим ситуациям.
Мы понимаем, что сложности возникают именно у тех подростков, у которых нет контакта с родителями, — к сожалению, это бывает достаточно часто. Мне как специалисту, который работает в сфере психического здоровья, известно, насколько часто родители не хотят принимать факты о заболеваниях их детей.
Многие готовы до последнего объяснять все плохим характером, ленью, переходным возрастом. Таким образом они препятствуют тому, чтобы подростки получали необходимую квалифицированную помощь. И все-таки получить ее очень многим нуждающимся помогла именно конфиденциальность.
Когда конфликты с родителями становятся одной из основных причин нестабильного состояния подростка, возможность прийти и поговорить со взрослым человеком, который на их стороне, — психиатром, психотерапевтом — может помочь наладить отношения в семье.
С другой стороны, в случае риска суицидального поведения я и мои коллеги всегда делали выбор в пользу того, чтобы информировать родителей о его наличии, о чем сразу предупреждали пациентов-подростков. Как правило, это не становилось препятствием для продолжения их общения со специалистом.
По современному законодательству врач обязан сообщить пациенту и его родственникам, какой диагноз установлен и какими препаратами его лечат — в отличие от практики советского времени. Но здесь есть оговорка — кроме тех случаев, когда оглашение диагноза повлечет за собой ухудшение состояния пациента. И в психиатрии эта ситуация довольно частая.
Раньше было больше шансов, что в трудной ситуации подросток обратится к компетентному взрослому
Хорошо, когда ребенок находится в стационаре — врач видит его каждый день, общается с родными и может по ситуации оценить, насколько сообщение о диагнозе или о методах лечения способно повлечь за собой ухудшение состояния пациента.
Но если мы говорим о новом законе применительно к амбулаторной практике, то получается, что специалист видит пациента один раз и у него нет возможности оценить, насколько безопасным для ребенка будет информирование родителей, как это повлияет на его состояние и на процесс лечения, не навредит ли их вмешательство и как это отразится на отношениях в семье. И в этом плане всегда есть риски.
Принятие этого закона вызывает как профессиональное, так и человеческое беспокойство о подростках, которые раньше были защищены законом и могли обратиться за помощью. Ко мне их часто направляли психологи для диагностики психического расстройства. И подростки были защищены — визит к врачу ничем им не грозил.
Когда это становится невозможным без привлечения родителей, многие из них, я опасаюсь, просто не пойдут. Я говорю о своей сфере, но полагаю, что мое мнение разделят и гинекологи, к которым обращаются несовершеннолетние с подозрением на беременность или венерические заболевания.
А если подростки не будут обращаться к специалистам, это может привести к росту невыявленных заболеваний — венерических и психических, к немедицинским абортам, развитию затяжного течения заболеваний. Это та сторона вопроса, которая вызывает настороженность.
Люди, поддерживающие принятие этого закона, говорят о том, что подросток не может самостоятельно принимать решения. Это так, на этот процесс влияют особенности возраста — протестное поведение, стремление к независимости и так далее. Но здесь важный момент — раньше подросток не оставался один на один с принятием трудного решения. У него есть специалист, для которого в приоритете — здоровье пациента. С новым законом, мне кажется, ребенок как раз и остается в одиночестве — ему необходимо принять решение, обратиться ли к доктору в принципе.
Боясь, что родители узнают, например, о его венерическом заболевании, он с высокой вероятностью не пойдет к врачу. Получается, раньше было больше шансов, что в трудной ситуации подросток обратится к компетентному взрослому, который — да, без участия родителей — окажет квалифицированную медицинскую помощь.
Об эксперте
Мария Лейбович — психиатр, психотерапевт, более 20 лет работает с депрессиями, тревожными и другими расстройствами.