wowpro
Unlimited
- Сообщения
- 14.438
- Лайки
- 9.504
Любовь матери, или немного о сепарации
"Пришла к психологу, а он заставляет злиться на маму. Я так не хочу. Ушла от этого психолога, посоветуйте другого, который точно поможет, но маму трогать не будет".
Встречали? Я очень часто.
Материнская любовь – любовь особенная. И верхний предел ее проявления – любить настолько, чтобы отпустить. Вообще отпустить. Даже если страшно, даже если неправильно, даже если… Все равно отпустить. С доверием и напутствием. Ты сможешь, ты справишься, ты сможешь выбрать то, что тебе нужно. Я тебе доверяю. Иди. Живи.
Подтолкнуть ребенка, помочь ему родиться во взрослую жизнь, несмотря на разочарование ребенка в хорошей маме, на его злость в этот момент. И самой оставаться эмоционально стабильной, чтобы у ребенка появился надежный, устойчивый объект, от которого он сможет агрессивно оттолкнуться и уйти. А объект при этом не разрушится.
Но это идеальная сказка про норму.
В терапию обычно приходят тогда, когда мать отпустить не может. Когда ее любовь бессознательно направлена на удержать ребенка возле себя. И ребенок не может полноценно решить свою задачу – вылететь из родительского гнезда. Даже если он сепарируется на внешнем уровне: начинает зарабатывать, создает семью, – но он все равно остается словно на привязи, на эмоциональной веревочке, которая тянет его назад, опутывает, не дает полноценно расправить крылья и отправиться в собственный полет. Не дает полноценно выстраивать близкие отношения с партнером.
И эта веревочка практически всегда – отношения не с реальной матерью, а с тем ее образом (внутренним материнским объектом), который ребенок встроил в себя в раннем детстве. Этот образ сформировался и встроился так, что он видится неустойчивым, нестабильным. Образом, от которого невозможно оттолкнуться, потому что он может в любой момент разрушиться. А чувство вины из-за того, что ты разрушил собственную мать – предельное, практически непереносимое. И ребенок полностью подавляет собственную сепарационную агрессию, которую видит угрозой.
Так происходит, когда мать в детстве ребенка сама незрела, пытается справляться с собственными проблемами и травмами, конкурирует с ребенком за ресурсы. Ей не до ребенка как до личности, самой бы как-то устоять, выжить. А ребенку приходится прикладывать множество усилий, чтобы оставаться в контакте с матерью. Он все время находится в тревоге и напряжении. И уйти от нее становится очень сложно.
Взрослый ребенок тогда может или сливаться с матерью (совершенно некритичный взгляд, как мама сказала, так и правильно), или застревать в борьбе с ней (злость, обида и все время взгляд в сторону мамы, "назло маме уши отморожу").
Когда мы говорим про сепарацию, мы говорим про внутренний процесс перестройки отношений с образом матери. Все происходит не снаружи, внутри. И только после отражается снаружи.
Что мне сделать с мамой, чтобы она…? Подставьте любой желаемый вариант: перестала меня критиковать, раздражать, учить и тд.
До тех пор, пока вопрос ставится подобным образом, внутри все еще живет надежда, что маму можно изменить. И детство тоже можно изменить. Словно у меня есть власть, я могу повлиять на другого человека.
Но что мы, на самом деле, знаем о родителях, кроме опытов нашего личного взаимодействия с ними. Что мы знаем о их детстве, о их взрослении, о их личной и профессиональной жизни? Практически ничего.
Шнарх пишет о том, что ребенок выходит из родительской семьи на максимально достигнутом его родителями уровне дифференциации и эмоциональной зрелости. Это значит, что родитель дал тот максимум, на который был способен. И до этого этапа мы тоже доходим в терапии, до этапа понимания другого.
Но не раньше, чем будет пройден этап накопления необходимого для эмоционального отделения уровня сепарационной агрессии. Это этап, когда образ матери становится так называемым "инвертированным плохим объектом", а внутри через злость и обиду на нее постепенно устанавливается контакт с собственной детской частью, рождается сочувствие к себе. Способность сопереживать тому ребенку, которому когда-то было больно, страшно, обидно, одиноко.
Если же сразу перейти к этапу понимания другого, то это будет, скорее, определенного рода сопротивлением, избеганием встречи со своей детской часть и со всеми связанными с этой встречей сложными эмоциями.
Автор: Анастасия Авербург – психолог.
"Пришла к психологу, а он заставляет злиться на маму. Я так не хочу. Ушла от этого психолога, посоветуйте другого, который точно поможет, но маму трогать не будет".
Встречали? Я очень часто.
Материнская любовь – любовь особенная. И верхний предел ее проявления – любить настолько, чтобы отпустить. Вообще отпустить. Даже если страшно, даже если неправильно, даже если… Все равно отпустить. С доверием и напутствием. Ты сможешь, ты справишься, ты сможешь выбрать то, что тебе нужно. Я тебе доверяю. Иди. Живи.
Подтолкнуть ребенка, помочь ему родиться во взрослую жизнь, несмотря на разочарование ребенка в хорошей маме, на его злость в этот момент. И самой оставаться эмоционально стабильной, чтобы у ребенка появился надежный, устойчивый объект, от которого он сможет агрессивно оттолкнуться и уйти. А объект при этом не разрушится.
Но это идеальная сказка про норму.
В терапию обычно приходят тогда, когда мать отпустить не может. Когда ее любовь бессознательно направлена на удержать ребенка возле себя. И ребенок не может полноценно решить свою задачу – вылететь из родительского гнезда. Даже если он сепарируется на внешнем уровне: начинает зарабатывать, создает семью, – но он все равно остается словно на привязи, на эмоциональной веревочке, которая тянет его назад, опутывает, не дает полноценно расправить крылья и отправиться в собственный полет. Не дает полноценно выстраивать близкие отношения с партнером.
И эта веревочка практически всегда – отношения не с реальной матерью, а с тем ее образом (внутренним материнским объектом), который ребенок встроил в себя в раннем детстве. Этот образ сформировался и встроился так, что он видится неустойчивым, нестабильным. Образом, от которого невозможно оттолкнуться, потому что он может в любой момент разрушиться. А чувство вины из-за того, что ты разрушил собственную мать – предельное, практически непереносимое. И ребенок полностью подавляет собственную сепарационную агрессию, которую видит угрозой.
Так происходит, когда мать в детстве ребенка сама незрела, пытается справляться с собственными проблемами и травмами, конкурирует с ребенком за ресурсы. Ей не до ребенка как до личности, самой бы как-то устоять, выжить. А ребенку приходится прикладывать множество усилий, чтобы оставаться в контакте с матерью. Он все время находится в тревоге и напряжении. И уйти от нее становится очень сложно.
Взрослый ребенок тогда может или сливаться с матерью (совершенно некритичный взгляд, как мама сказала, так и правильно), или застревать в борьбе с ней (злость, обида и все время взгляд в сторону мамы, "назло маме уши отморожу").
Когда мы говорим про сепарацию, мы говорим про внутренний процесс перестройки отношений с образом матери. Все происходит не снаружи, внутри. И только после отражается снаружи.
Что мне сделать с мамой, чтобы она…? Подставьте любой желаемый вариант: перестала меня критиковать, раздражать, учить и тд.
До тех пор, пока вопрос ставится подобным образом, внутри все еще живет надежда, что маму можно изменить. И детство тоже можно изменить. Словно у меня есть власть, я могу повлиять на другого человека.
Но что мы, на самом деле, знаем о родителях, кроме опытов нашего личного взаимодействия с ними. Что мы знаем о их детстве, о их взрослении, о их личной и профессиональной жизни? Практически ничего.
Шнарх пишет о том, что ребенок выходит из родительской семьи на максимально достигнутом его родителями уровне дифференциации и эмоциональной зрелости. Это значит, что родитель дал тот максимум, на который был способен. И до этого этапа мы тоже доходим в терапии, до этапа понимания другого.
Но не раньше, чем будет пройден этап накопления необходимого для эмоционального отделения уровня сепарационной агрессии. Это этап, когда образ матери становится так называемым "инвертированным плохим объектом", а внутри через злость и обиду на нее постепенно устанавливается контакт с собственной детской частью, рождается сочувствие к себе. Способность сопереживать тому ребенку, которому когда-то было больно, страшно, обидно, одиноко.
Если же сразу перейти к этапу понимания другого, то это будет, скорее, определенного рода сопротивлением, избеганием встречи со своей детской часть и со всеми связанными с этой встречей сложными эмоциями.
Автор: Анастасия Авербург – психолог.
